— Гвас! — окрикнул Палмер чуть отставшего слугу, — Выясни, что тут случилось и почему нам мешают проехать!
Слуга мигом спешился и направился к группе стоящих чуть в стороне мужчин, увлечённо обсуждающих что-то, периодически бросая взгляды на стоящий в стороне Храм Творца, будто призывая того подтвердить справедливость своих слов.
— Гвас, бездельник! — рявкнул Палмер, когда камергер закончил о чём-то увлечённо болтать с горожанами и наконец неспешной походкой вернулся к своему изрядно заскучавшему хозяину, — Я тебя посылал не за тем, чтобы ты трепался попусту, отнимая моё время! Что выяснил?
— Ваша милость, — ответил слуга, вовсе не подумавший униженно кланяться и извиняться, как сделал бы ещё пару недель назад, — Они обсуждают разные чудеса, которые происходят со вчерашнего утра и в этом храме, и во всех остальных.
— Что ещё за чудеса? — аристократ недовольно поморщился, так как никакой религиозностью не страдал, как и подавляющее большинство представителей его сословия.
— Раз в несколько часов фигура Творца начинает светиться и говорить. Она говорит, что единственный, кто является истиным гласом Творца — это живущий в королевстве Минк-Ваньяр пророк Ордена сострадательных. Лишь его речи угодны Творцу и несут свет истины. Все остальные — бессовестные самозванцы, лжецы и хулители истины. А ещё фигурка призывает получать посвящения в сакральную практику Творца. На тех, кто просит благословения на эту практику, фигура испускает радужные лучи.
— Всё, поехали! — рявкнул Палмер, которого все эти заморочки совершенно не трогали и не интересовали. Самым важным, что виделось ему сейчас, был вопрос, как побыстрее добраться до семейного поместья. И снова почувствовать себя богатым и влиятельным тирром, а не нищим, грязным и вонючим беглецом. Последние дни даже трактирщики в придорожных постоялых дворах смотрели на него с плохо скрываемым презрением, как на пустое место. И высказывали минимально допустимое уважение, будто самому захудалому аристократишке из какого-то захолустья.
В то время, как бежавший из родного феода тирр Палмер осваивался и обустраивался на новом месте, над его головой неотвратимо сгущались тучи. Вернее было бы сказать, что тучи сгущались в целом над юго-западной Гренудией, поскольку именно в этот самый момент те, кто определяли её будущее, собрались в особняке главы клана Клэн на судьбоносное совещание.
Совещание в главном дворце Семьи проводил сам действующий глава, мерл Саннет Клэн, чьё печальное лицо могло бы сделать честь даже одесскому ростовщику, которому советская власть в обмен на нерасстрел предложила перевести все его неправедно нажитые капиталы в облигации государственного займа. На повестке дня было два вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?». Ввиду полной ясности с первым вопросом, сразу перешли к обсуждению антикризисных мероприятий по спасению стремительно сгорающих инвестиций.
— Мы собрались здесь, чтобы найти решение, как спасти наши деньги, — грустно начал мерл Саннет, обведя взглядом собравшихся в его кабинете ближайших родственников и наиболее доверенных сподвижников, — Как вы все знаете, мы слишком вложились в то, чтобы усадить своего ставленника на престол. И всё шло прекрасно, пока внезапное вмешательство Храмов и объединённых войск наших северных соседей не перечеркнуло все наши усилия. Если мы сейчас оплатим все выданные под этот план долговые расписки, то фактически опустошим казну. А прибыли, на которую мы рассчитывали, не предвидится. Я жду ваших предложений, как нам выбраться из возникшей ситуации. Кто-нибудь желает высказаться?
Присутствующие напряжённо переглядывались, не торопясь становиться тем, чьё предложение будет разбито в хлам и показательно растоптано, «как пример того, что можно высказать, если есть язык, но совершенно нету мозгов», как любил говорить почтенный мерл Саннет.
— Что скажешь ты, сын мой и наследник? — не дождавшись ответа скрипучим голосом обратился мерл к Слоффу, высокому, круглолицему толстяку с лицом большого специалиста по изысканным блюдам, а вовсе не по спасению проваливающегося проекта по недружественному поглощению чужой собственности.
— Отец, я полагаю… — он замолчал, судорожно подыскивая ответ, — …что в ввиду неблагоприятной конъюнктуры и множества непрогнозируемых рисков, нам следует…
— Короче! Внятных, конкретных предложений у тебя нет? — повысив голос, прервал его отец.
— Ну, прямо сейчас я не готов озвучивать непроработанные…
— Хватит! Кто может высказать что-то по существу? — недовольно оборвал его пожилой мужчина.
— Дядя, позвольте мне! — внезапно подал голос самый младший из участников, Нипхад Клэн, четвёртый сын главы службы безопасности Аниохда.
— Говори, — милостиво разрешил глава семьи.
— Позвольте мне для начала кратко резюмировать наше положение, чтобы мои предложения выглядели более обоснованными, — бесстрашно громким, чётким голосом начал молодой человек, — Расклад в Ограсе такой, что нам нечего даже мечтать о захвате короны королевства силой. Признать над собой власть династии Мердгресов мы тоже не можем, так как это грозит нам разорением. Ситуация усугубляется тем, что к югу от нас теперь не закрытая Сартана, а это сумасшедшее «Народное государство», о котором рассказывают всякие чудеса и куда уже стали потихоньку уезжать крестьяне и ремесленники. Я уверен, что единственным приемлемым выходом для нас будет объявить об отделении от Гренудии. Тогда мы сможем выпустить долговые расписки не от имени семьи, а под гарантии государства. Это позволит нам на время погасить кризис.
— Это временная мера, — заинтересованно возразил мерл Саннет, который понял, что у мальчишки приготовлен целый список предложений, — Что будешь делать дальше?
— Дальше мы перекрываем границу и всех пытающихся уезжать крестьян и ремесленников обращаем в кабальных невольников. Можно придумать весьма путанные законы, по которым все мигранты должны сдать своё имущество и ещё немного доплатить сверх того.
— Это все сработало бы, если бы не одно огромное «но», — возразил глава семьи, — Достаточно этому проклятому пророку Шелду объявить, что подобное противно Творцу и аннулировать этот закон, как у нас начнутся проблемы с чернью. Храмы оказались вполне способны организовывать и направлять толпу, встревая в политику.
— И вот мы подошли к сути моего предложения! — просиял Нипхад, явно ждавший чего-то подобного, Я хочу отметить, что в землях нашей семьи есть всего один небольшой храм Творца. В подконтрольных нам тиррствах Дарэс и Ханол — два соборных, и пять обычных.
— Сын, к чему ты клонишь? — вмешался Аниохд, у которого возникли крайне нехорошие предчувствия.
— К тому, что если найдутся «безумцы», которые уничтожат все Храмы в наших землях, то возможность вредных нам проповедей резко сойдёт «на нет»! А без координации со стороны Храмов никакая смута у нас под боком сейчас невозможна.
— Разрушить Храмы⁈ — главу семьи охватил неподдельный ужас от такого предложения. Храмы существовали всегда и казались чем-то совершенно незыблемым.
— А в чём проблема? — изумлённо похлопал глазами племянник, — Какую выгоду они нам приносят? Никакой! Наоборот, теперь они грозят исключительно убытками.
— Всё так, но… — глава прервался на полуслове. А в самом деле, где написано, что Храмы — неприкосновенны?
«Похоже мальчишка нашёл красивое решение наших проблем» — мысленно улыбнулся старый финансист.
Несколькими днями позже во дворце Клэнов состоялся званный приём, на который были приглашены несколько десятков самых сильных магов землянной, воздушной и огненной направленностей двух тиррств. Наследник клана, Слофф Клэн, толкнул перед собравшимися речь о том, каким почётом и уважением всегда были окружены сильные маги всех специализаций в западных землях под мудрым управлением самых достойных местных аристократов, первыми среди которых всегда была семья Клэн. Слово «Гренудия» наследник за время своей речи не произнёс ни разу. Маги слушали все эти потоки восхвалений и демагогии с нескрываемой иронией, но в целом благосклонно. Что же не послушать, когда их всех на халяву пригласили на замечательно организованное застолье с таким количеством изысканных блюд и напитков, что неконтролируемое слюноотделение начиналось даже у самых строгих аскетов. И хоть здесь лили в уши елей, агитируя не совсем понятно за что, но пока ни к чему конкретному не призывали и уж, тем более, не принуждали.